Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем,
все дальше уплывал от земли...
У.Х.Оден и Брюссель.
Об Уинстоне Хью Одене я знала, что его очень ценил И.Бродский. Даже помнила какие-то подробности из эссе Бродского Поклониться тени и Диалогов с Иосифом Бродским Соломона Волкова. И вот оказывается, что Оден не только провел конец 1938 года в Брюсселе, но и написал пару стихотворений, значимых для всего его творчества и притом связанных с тем, что он здесь видел и переживал. Трудно не посочувствовать знаменитостям: ушлым биографам известно не только где и с кем жил Оден в Брюсселе, но и про болезнь, которую там подхватил друг Одена Кристофер Ишервуд, и о том, что в одной из квартир, которую они снимали, лопнула труба. На теме
"как однажды это выразил Оден в своем "Рембо":
Но в ребенке этом ложь ритора
Лопнула, как труба: холод создал поэта.
(Подстрочный перевод)"
Необычайный холод также проступает в строках "Зимнего Брюсселя"
«Brussels in Winter»
Wandering through cold streets tangled like old string,
Coming on fountains rigid in the frost,
Its formula escapes you; it has lost
The certainty that constitutes a thing.
Only the old, the hungry and the humbled
Keep at this temperature a sense of place,
And in their misery are all assembled;
The winter holds them like an Opera-House.
Ridges of rich apartments loom to-night
Where isolated windows glow like farms,
A phrase goes packed with meaning like a van,
A look contains the history of man,
And fifty francs will earn a stranger right
To take the shuddering city in his arms.
Некоторые разночтения с этим вариантом:
Wandering the cold streets tangled like old string,
Coming on fountains silent in the frost,
The city still escapes you; it has lost
The qualities that say «I am a Thing»
(подстрочный перевод: «Когда ты бродишь по холодным улицам, натянутым, как старая струна, / Выходишь к фонтанам, безмолвным на морозе, / Город все равно избегает тебя: он лишился / Тех качеств, которые говорят: „Я — Нечто”»).отсюда
Что та зима была исключительно сурова, можно сказать, общеизвестно, во всяком случае я об этом читала и раньше, вне какой-либо связи с творчеством Одена. А вот откуда могут быть известны другие детали их с Ишервудом брюссельской жизни, у меня появилась догадка после прочтения "Оптимиста" Алана Беренбума. Не думаю, что многие из моих читателей знают это имя. Алан Беренбум - бельгийский адвокат, профессор Свободного Университета Брюсселя и франкоязычный писатель, который в прошлом (2013) году получил премию Росселя. По забавному совпадению, журнал Le Soir основал эту премию именно в 1938 году в честь покойного директора журнала. А.Беренбум в "Оптимисте" пишет о своих родителях, в частности о брюссельской жизни отца (еврея из восточной Польши) в конце 30-ых годов. Сам автор родился уже после войны, которую его родителям удалось как-то пережить в оккупированном Брюсселе, и начав писать книгу годы спустя после их смерти, обнаружил, что практически ничего не знает о том, что с ними было до его рождения. Откуда же приведенные в книге удивительные подробности? А из досье отца в Полиции иностранцев. С момента его переезда в Брюссель в 1937 году и до начала войны за ним все время наблюдали и скурпулезно заносили результаты в это досье.
Хотя Оден и Ишервуд не так долго оставались в Брюсселе, они несомненно были подозрительны и своим кругом общения, и прокоммунистическими (в то время) взглядами, оснований за ними следить было ничуть не меньше, чем за отцом Беренбума. Так что старательные шпики и стукачи из соседей внесли посильный вклад в историю литературы XX века.
И наконец, самое известное из написанных в Брюсселе, стихотворение называется "В музее изобразительных искусств"
На страданья у них был наметанный глаз.
Старые мастера, как точно они замечали,
Где у человека болит, как это в нас,
Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,
Как рядом со старцами, которые почтительно ждут
Божественного рождения, всегда есть дети,
Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд
У самой опушки,—
художники эти
Знали — страшные муки идут своим чередом
В каком-нибудь закоулке, а рядом
Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом,
А лошадь истязателя
спокойно трется о дерево задом.
В «Икаре» Брейгеля, в гибельный миг,
Все равнодушны, пахарь — словно незрячий:
Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,
Но для него это не было смертельною неудачей,—
Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем,
все дальше уплывал от земли...
Перевод П. Грушко
Речь в нем идет о Королевском музее изящных искусств в Брюсселе и картине Брейгеля "Падение Икара". Под катом три старых открытки с видом на этот музей. Надо сказать, что ни здание музея, ни картина Брейгеля, в отличие от ой как многого, ничуть не изменились
В качестве моей иллюстрации к "Зимнему Брюсселю", но здесь фонтан из первого варианта, замерзший, а не безмолвный, т.е. выключенный.
Это была очередная часть экскурсии Литературный Брюссель