Волшебная сила искусства.: bruxelloise_ru

Я уже обращалась однажды к "Колдовским историям " бельгийского, можно даже сказать брюссельского, писателя и драматурга Мишеля де Гельдероде. Тогда речь шла о брюссельской Мадонне Солидад. Еще один рассказ из этого цикла с брюссельским сюжетом "Любитель древностей" отсылает нас к не самой славной странице в истории города, так называемому чуду святых даров 1370 года, но не рассказывает о нем, т.к. собственно действие рассказа происходит в первой половине XX века. Поэтому я пожалуй начну с краткой исторической справки. В 1370 году еврейское сообщество Брюсселя (кто-то говорит и Левена, а кто-то брабантские евреи в целом) было обвинено в профанации святых даров (освященных облаток для святого причастия), в ходе которой произошло чудо: из проткнутых облаток (просфор, гостий, святых даров) пошла кровь. Непосредственные участники профанации были сожжены (число их варьируется в разных источниках 3.5, 6, 7), и вообще все евреи (брюссельские или брабантские) были изгнаны с конфискацией имущества. Святым дарам Чуда (так стали называть проткнутые гостии) стали поклоняться. Особенные всплески их почитания пришлись на XVI и XIX века: в 1530 прошла первая специальная процессия Святых даров чуда, в 1536 в соборе Святой Гудулы появилась часовня Святого причастия, витражи в этой часовне с изложением истории чуда были подарены Карлом V и его родственниками. В XIX веке новая серия витражей на ту же тему была подарена собору, в том числе двумя первыми королями и бельгийской знатью.
Чтобы написать эту историческую справку я перечитала соответствующую часть Истории Брюсселя, написанную в 1845 году тогдашними архивистами города, и вот какие мысли меня посетили. Во-первых, мне кажется безосновательным изложение этой истории, как такой спецоперации против еврейского сообщества Брюсселя, предпринятой герцогом с целью наживы (конфискации имущества евреев). Конечно де факто история получилась антисемитская, но это в некотором роде побочный эффект (который уже в XIX веке порядком всех смущает). Представляется очевидным, что затеяно все было ради получения новой святыни - святых даров чуда, но чтобы получить чудо, надо эти гостии проткнуть, нет профанации - нет чуда, ну а обвиняли в профанации всегда евреев, брюссельские священники не были ни первыми, ни последними в череде подобных обвинений, и уж точно не были оригинальны. Инициатором выступил священник (имя известно) церкви Богоматери в часовне, которому по "официальной версии" стало известно о чудесных гостиях от его прихожанки крещеной еврейки Катерины, которой евреи поручили по-тихому избавиться от кровавых гостий, но она этого не сделала, а рассказала своему исповеднику. Гостий было 16 (одна большая и 15 маленьких) священник Богоматери в часовне обратился первым делом к старшим товарищам из Святой Гудулы. Катерину заключили где-то в Св.Гудуле, допросили, получили обвинительные показания (на этом этапе в "расследовании" участвуют 4 церковника, известны их имена и должности). Только после этого информируют герцога (Венцесласа), который созывает совет с участием церковных лиц, совет принимает решение об аресте замешанных евреев. Их арестовывают, кроме тех кто сумел убежать (замечают архивисты), заключают в тюрьму, допрашивают, пытают и приговаривают к смерти. Кто на самом деле из церковников был инициатором дела, выбрал ли Катерину для дачи нужных показаний среди своих прихожанок священник Богоматери в часовне, или она подставилась сама, желая свести с кем-то счеты, можно гадать бесконечно. Точно так же, как можно изобразить герцога Венцесласа глупым и жадным антисемитом, польстившимся на 1413 и 1/2 мутондоров ( именно столько с точностью до половины мутондора получил герцог от конфискации имущества изгнанных евреев). А можно с не меньшими основаниями -- неглупым и практичным, понимающим, что он слишком непопулярен, чтобы открыто отстоять евреев против церковников и их уже подогретой паствы, но позволившим кое-кому убежать (и возможно с материальной выгодой). И в конце концов, мог же он просто поверить в чудо, почему-то такое простое объяснение, что в те времена люди действительно верили в Бога и чудо, обычно никому не приходит в голову.
Зато о судьбе получившихся святынь можно судить с гораздо большей определенностью. Было принято решение торжественно доставить большую их часть(9 штук) в собор Св.Гудулы. Священник Богоматери в часовне остался недоволен таким исходом, жалуется по начальству. А начальство не где-нибудь, а в Камбрэ (сейчас французский город), конец не близкий. И хоть епископ из Камбрэ и распорядился вернуть все гостии в церковь Богоматери в часовне, этого не произошло. Тогда в 1402 году (30 лет спустя) другой эпископ Камбрэ возбуждает дело о расследовании, а было ли чудо? Но к этому времени брюссельский народ уже совершенно легитимизировал святыни, вынося их во время главного Крестного хода года.
Вот теперь можно приступить к "Любителю древностей" М.Гельдероде. Действие рассказа разворачивается в начале XX века, в брюссельском квартале, которого уже не существует (он был снесен ради постройки центрального вокзала). Повествование ведется от первого лица, которое не следует тем не менее отождествлять с Гельдероде. Рассказчик обращает внимание на владельца одной лавки древностей, который кажется ему живым мертвецом и человеком без судьбы. Постепенно им овладевает навязчивое желание, как-нибудь вывести антиквара, которого зовут Ладус, из этого состояния небытия и спровоцировать на какое-нибудь действие. Случай предоставляется, когда в лавке внимание рассказчика привлекает дароносица:
"В конце концов я выбрал дароносицу из позолоченного серебра мозельской работы и действительно хорошего качества. Я взял ее с почтением, которое пристало бы священнику. В этом жесте торговец увидел знак установления владенияи, должно быть, уже представил мою руку подписывающей чек. Из него полился поток слов, которые я едва разбирал.
__ Это? Настоящий шедевр! Известная и не раз описанная вещь, она бывала на выставках... Это? Просто уникум! Не хочу портить радость месье, но она стоит восемь тысяч, а ведь была оценена в пятнадцать на торгах Зелигмана... Восемь тысяч!

Не дрогнув, я выслушал эту брошенную словно вызов цифру и, поставив дароносицу на место, достал чековую книжку. В этот миг невозмутимыйм Ладус, который до того лишь добросовестно играл присущую его профессии роль, сделался самим собой. При виде чековой книжки лицо его стало пунцовым. Он что-то бормотал, а лапки его нервно дергались, словно отталкивая что-то. Сначала мне показалось, что в него внезапно вселился демон корыстолюбия, а ощущение близящейся к завершению сделки напрочь лишило торговца разума. Но нет же, он жестами и вправду отказывался от денег, тех самых восьми тысяч.

-- Невозможно, - бормотал он, - так нельзя!

Видя мое удивление, он овладел собой и заговорил более или менее связно:

-- Поймите меня, месье, это слишком легко, вот так взять и продать вещь. Не по мне это. Дароносица больше не продается. Вы входите, смотрите, платите и уходите? Нет! Вы ничего не спрашиваете, не торгуетесь, не говорите, что я пытаюсь всучить вам подделку, и вообще ведете себя, словно я продавец тряпья и ничего не смыслю в том, чем владею и что продаю. Невозможно! Вам придется вернуться еще десять, сто раз, оскорблять меня, посещать во сне или вы никогда не получите это чудо!

Тут он впервые показал свое нутро и очутился в полной моей власти. Держась совершенно спокойно, я прервал его излияния:

-- Минуточку, месье Ладус. Вы ошибаетесь, принимая меня за мечтателя и поэта... Я беру это вещь, но...
После продолжительной паузы я посмотрел ему прямо в глаза:
-- У меня есть условие. Ваша дароносица оценена в пятнадцать тысяч, вы просите восемь, а я предлагаю десять тысяч. Только... Я снова замолчал, с удовлетворением отметив, что капельки пота заблестели на лице антиквара, которое из пунцового сделалось бледным. - Я куплю этот великолепный сосуд, сверкавший в чистейших руках стольких святых отцов, а потом похищенный восставшей голытьбой в каком-нибудь аббатстве, я куплю его , слово чести, за десять больших банкнот, если вы напрлните мне его святыми дарами!
Ладус покачнулся и уставился на меня в глубочайшем изумлении. Я не желал отступать от этого дикого требования и, набирая тон, заговорил с воодушевлением:
--Но только освященными дарами, а не белесыми облатками, что продают ризничие; истинной плотью и кровью Господа нашего, вы слышите? Где вы их возьмете - дело ваше, мораль здесь вовсе ни при чем. У вас есть все , вы можете все раздобыть, и я вам верю. Церквей и дарохранительниц хватает.. Только не вздумайте жульничать! Я вижу вас насквозь. Как я сумею отличить освященные во время мессы дары от других? Наивный!

Я разразился демоническим хохотом, который вышел так убедительно, что антиквар отступил к стене. Потом, словно спустившись на землю, я заговорил в своей обычной манере:

--Проще некуда: если дары не будут освящены, на них не выступит кровь, когда я стану пронзать их кинжалом во время обряда осквернения..".
А вот удался ли рассказчику его план, я предоставляю вам узнать самим, прочитав "Любителя древностей" целиком. А мы теперь можем посмотреть на дарохранительницу со святыми дарами чуда на витражах Св.Гудулы: