Из недописанного осенью
С весны я почти не писала о Брюсселе, то одно путешествие, то другое. И вот поехала поснимать фольклорный праздник , носящий имя Брейгеля. Поехала на трамвае. Села у окна, почему-то задумалась о том , что вообще можно увидеть из трамвая, как вдруг водитель говорит, что на авеню Луизы сейчас проблема, из-за чего он поедет так-то и так-то (перечислил несколько мест, совсем не из этого маршрута), но на конечную приедет какую положено. Мне только это и было нужно, даже не стала вслушиваться в подробности, хотя и посочувствовала людям, которые не до конечной, как я, и при этом без транспортных приложений в смартфоне и не местные. Таких в нашем трамвае хватало, они сразу загалдели, на разных языках обсуждая проблему, потянулись к водителю переспрашивать и уточнять, просить остановить вот прямо сейчас. Высадив желающих, трамвай набрал скорость на участке , где не только этот номер, но вообще никакой трамвайный маршрут не проходит, но рельсы есть из-за депо. Протяжно посигналил несколько раз , никто же не ожидает там трамвая. Эти гудки, скорость, встревоженный гул оставшихся пассажиров, тут-то я и вспомнила "Заблудившийся трамвай" Гумилева.
Не то чтобы я заозиралась в поисках мертвых голов в овощных лотках, но настроение изменилось . Когда трамвай остановился на площади Флаже и водитель еще раз проговорил дальнейший маршрут, уже внимательно выслушала, теперь это казалось важным. Сплошь знакомые места, чему-то обрадовалась я.
Заблудившийся трамвай
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
Продолжение может быть последует
